– Ник, не знаю, как это правильнее сказать, но что же может быть важнее?

Коридорный уже стучал в дверь. Господи, через пятьдесят пять минут самолет.

– Поверь мне, Джек, дело очень серьезное. Я перезвоню тебе с нашего берега.

Глава 20

Разговор за столом у поддельного камина на сей раз велся вполголоса. Ник, Полли и Бобби Джей сидели, сдвинув головы, точно революционеры-бомбисты в парижском кафе.

Новость насчет Финистера разгневала Бобби. Еще будучи губернатором штата Вермонт, Финистер протолкнул очень жесткий – в той мере, в какой он задевал интересы «Общества по распространению», – закон, направленный против ручного оружия: покупатель обязывался извещать продавца о своих намерениях за сорок восемь часов до покупки и к тому же лишался права приобретать больше одной единицы оружия в неделю. Теперь Финистер, купив себе на семейные денежки место в Сенате, получил возможность насаждать неопуританизм в национальных масштабах.

– Этот сучий потрох с торчащими наружу зубами, – сказал Бобби Джей, вгрызаясь в крупный итальянский перец так, что сок брызнул на платье Полли, – не настолько дурен, чтобы его нельзя было исправить хорошим зарядом картечи.

Сколь ни согревало подобное сочувствие сердце Ника, все же реакция Бобби Джея решалась ему чересчур резкой, особенно для новообращенного христианина.

– Кроме покушения на его жизнь, тебе нечего предложить? – спросил Ник, извлекая из вазы гвоздику и внимательно вглядываясь в нее. – Что это ты делаешь? – спросила Полли.

– Смотрю, нет ли жучков. Раз уж мы затеяли обсуждать планы убийства сенатора Бобби Джей отобрал у него гвоздику и сказал прямо в нее:

– Я питаю глубочайшее уважение к сенатору Ортолану К. Финистеру.

– У него просто плохое настроение, – пояснила Полли. – На этой неделе спятил очередной почтмейстер – учинил бойню прямо в своей конторе. Кстати, Бобби, все хотела спросить у тебя – возможно ли, не преступая закона, купить гранатомет?

– Слушай, я же не лезу к тебе с глупостями каждый раз, как пьяный подросток переезжает Нобелевского лауреата, – сказал Бобби Джей. – И тоже кстати – перечный сок не отстирывается.

– Мы вроде бы обсуждали мою проблему, – напомнил им Ник.

– Я так понимаю, вы поддерживаете противника Финистера? – спросила Полли.

– О да. Он у нас будет купаться в деньгах. И принимать душ из звонкой монеты. Но сейчас нам это не поможет. Выборы в ноябре, а законопроект – вот он.

– Ладно, – сказала Полли, – что у вас на него есть?

– Он блудодей, – сказал Бобби. – Три раза женился и разводился, а уж сколько девок отвалял в промежутках, одному богу известно.

– Сколь бы ужасным ни показалось это большинству американцев, я бы предпочла что-нибудь более, ну, не знаю, более сенсационное. Извращения – хлысты, наручники и все такое. О господи, – сказала она, выпустив длинную, философическую струю дыма, – слышал бы нас кто-нибудь! Быть мне государственным секретарем, не иначе.

– А что такое? – спросил Бобби Джей. – Нервишки сдают? Жизнь – грязная, Драная работа, но должен же и ее кто-то делать.

– Хватит трепаться, – и Полли спросила у Ника: – Вы подключили вашего, как его – Гарсиа?

– Гомеса. Разумеется, В эту минуту его ребята, скорее всего, роются у Финистера бумажнике.

– Не забудьте о списке фильмов, которые он брал напрокат. Помнишь, что эти свиньи сделал и с бедным судьей Томасом?

– Я уверен, – сказал Ник, – что Гомес О'Нил ничего не упустит.

– Пустое дело. Они все теперь только вырезки смотрят. Или кто-нибудь из подчиненных берет для них в прокате грязные фильмы. Фарисеи.

– Он изображал плейбоя, когда был помоложе. И потоньше. Здорово пил. Один раз был остановлен за вождение в пьяном виде.

– Ой, ради бога, – сказала Полли, – если можно, обойдись без этого. К тому же это древняя история. А ведь это он, лицемерный ублюдок, понизил в Вермонте допустимую норму содержания алкоголя в крови до 0,8. Вечно одно и то же. Только потому, что он когда-то, нарезавшись, гонял по дорогам, теперь всякий, кто позволит себе два глотка шардонне, на полгода теряет права. Интересно, как они там выкручиваются в Вермонте? Такси вызывают?

– Ты понимаешь, что следующие вы? – спросил Ник. – Если ему удастся посадить череп с костями на сигареты, через какое, по-твоему, время он пожелает налепить его на скотч, вино и пиво?

– Да на них уже места не осталось для наклеек, – с горечью сказала Полли.

– Странно еще, что мы не предупреждаем людей, чтобы они не глотали бутылки.

– Скоро нам всем каюк, – мрачно изрек Ник.

– Уныние – смертный грех, – уведомил его Бобби Джей.

– Вся наша продукция того и гляди переедет от кассы на полку с домашними ядами. ФБР считает, что я сам облепил себя никотиновыми пластырями. Разве я не вправе немножко поунывать? Полли накрыла его ладонь своей.

– Давай соблюдать очередность.

– Она права, – сказал Бобби Джей. – Существует только один способ съесть слона. Принимать его по чайной ложке.

– Это что, одно из ваших деревенских хокку? Может, все-таки вернемся к реальности?

Бобби Джей наклонился поближе к Нику.

– У нас есть друзья в доме, который построил Дж. Эдгар Гувер. Попробую нарыть там что-нибудь.

– Насчет моего расследования? Ну-ну.

– Ты еще удивишься. Наши с ними связи завязываются на стрельбище. А там всякие разговоры случаются.

– Ладно, – вздохнул Ник, – тогда не забудь, попроси их арестовать побольше исламских фундаменталистов.

– Видишь, – сказала Полли, – вот мы и сдвинулись с мертвой точки. Бобби Джей позаботится о твоих проблемах с ФБР. А тебе остается только придумать, как быть с Финистером. Должно же у него быть слабое место. Оно у каждого есть.

– И что мне, по-твоему, с ним делать? Объявить в выпуске новостей, что он смотрел «Студенточек в течке»?

– Эй! – Полли потрясла его за плечо. – Куда подевался наш старый истребитель неопуританских драконов? Где человек, которого я знала когда-то, – человек, способный встать посреди битком набитого зала и прокричать: «Между курением и болезнями нет никакой связи»? Ник взглянул на Полли, и его вдруг вновь потянуло к ней, как прежде. Но сейчас, когда он наполовину увяз в романе с Хизер и уж точно увяз с Дженнет, думать об этом было не время. А жаль. Они с Полли могли бы… ладно, во всяком случае она права. Ищешь работу полегче? Устройся рекламным агентом в «Красный Крест». Подошла официантка, чтобы рассказать, какой здесь нынче дежурный десерт. Новенькая. Берт еще не успел внушить ей, что у этого столика никогда, никогда не следует упоминать о дежурных блюдах.

– У нас сегодня яблочный пирог, – распространялась она, – с мороженым или с вермонтским чеддером, очень вкусно.

– Ну-с, – сказала Полли, когда от официантки удалось избавиться, – так что там за история произошла с волосами Фионы Фонтейн, а, Ник? Ник?

Нику казалось, что он сидит в герметичной камере, а ученые мужи наблюдают за ним с помощью телекамер. Он даже не видел на мониторе ни ведущего передачи, ни других приглашенных. Все, что у него было, это звуки да еще объективы, не мигая уставившиеся на него, подобно огромным циклопам-людоедам со стеклянистыми, рыбьими глазами. Именно так предпочитал вести свое шоу Коппел: сам он сидел в одной студии, интервьюируемые – в других. Телевизионный эквивалент полупрозрачного зеркала, какие устанавливают в полицейских участках. Коппелу так было удобнее – не приходилось отвлекаться на жесты своих терзаемых подопечных, на их нервные корчи, а стало быть, и на жалость к ним. Только особо избранным гостям разрешалось, да и то изредка, посидеть рядом с Коппелом – к примеру (несколько месяцев спустя), опозорившемуся кандидату в президенты, который выбрал программу «Вечерней строкой» для того, чтобы попробовать объяснить, почему, господи боже, он променял свою державу на минет.

– Тридцать секунд, – услышал в наушниках Ник. Он нервничал. Ему приходилось выступать в этой передаче и раньше, но никогда еще ставки не были так высоки. Он остро чувствовал, что за ним наблюдают, ощущал присутствие – по другую сторону объективов – Капитана, БР, Дженнет (сидевшей за несколько дверей отсюда, в артистической), Хизер, Лорна Латча, Джоя, гордящейся им матери (мой мальчик – главный представитель табачной индустрии), Джека Бейна и, может быть, даже Джеффа Мегалла, ожидающего, что Ник с треском провалится – в наказание за lese majeste, содержавшееся в отказе отведать прозрачной сырой рыбки.