– Считай, до конца жизни кайфу хватит. – сказал Латч. – Не хочешь попробовать?

– Нет, спасибо, – сказал Ник. – Довольно будет и морфия. Не люблю смешивать. Латч рассмеялся и оттого снова закашлялся. Этот приступ тянулся дольше предыдущего. Вбежала миссис Латч с аэрозольной прыскалкой.

– Извини, – сказал Латч, когда справился с кашлем. – Ты куришь?

– Нет, – сказал Ник. – После похищения не курю. Не получается.

– Да, я читал. Видел тебя… слушай, ты же был в шоу Лэрри Кинга? Роберта говорила – той же ночью, что и я. Странно, что мы не столкнулись в студии.

– Странно, – согласился Ник.

– Тебе, похоже, здорово досталось. Мой врач сказал, что ты везучий сукин сын, – Латч усмехнулся. – Он еще много чего наговорил, не буду при тебе повторять. Ты знаешь, что доктора когда-то рекламировали сигареты?

– Знаю, – ответил Ник. – «Двадцать тысяч шестьсот семьдесят девять врачей утверждают: от „Лаки“ не так першит в горле».

– Интересно, что-то теперь утверждают те доктора? – не без сарказма поинтересовался Латч. – Занятный у нас бизнес. В начале пятидесятых они впервые испугались рака, ну и начали выпускать сигареты с фильтром. Потом забеспокоились, как бы мужики не решили, что такие сигареты годятся только для баб. Вот тогда-то и появился я.

– Вы были великолепны, – сказал Ник. – Мне хотелось стать таким, как вы. Ну, то есть когда вырасту. Мы все мечтали вырасти и стать ковбоями.

– А то я не знал? Помнишь песню Джорджа Джонса «В аду открыто всю ночь»? Я ее все время слушал.

– Вы себе особого спуску не давали, верно?

– В прошлом году, после диагноза, я полетел на Восток, на ежегодную встречу с акционерами «Тотал Тобакко». Встал посреди зала и сказал, что они могли бы хоть рекламу свою урезать. И знаешь, что ответил мне их президент?

Ник знал, но тем не менее покачал головой.

– Он сказал: «Мы с сожалением узнали, что у тебя проблемы со здоровьем. Но поскольку я не знаком с историей твоей болезни, от дальнейших комментариев воздержусь». А потом они прикинулись, будто я отродясь на них не работал. Я ушам своим не Ц поверил. Даже после того как я показал репортерам мои платежные ведомости, компания продолжала твердить, что это вовсе не я снимался для их рекламы. Ну а когда я поднял шум, мне пригрозили судом – за нарушение контракта! Насколько я знаю, это ты их становил.

– Да, – сказал Ник. – Я сказал им, что это идиотская затея. Что ж, и у них не всегда башка варит, тут сомневаться не приходится.

– И знаешь, что еще? Я ведь это «Перекати-Поле» и не курил никогда. Я курил «Кулс»

Ник засмеялся.

– Ты вроде неплохой парень. Чего ради ты работаешь на таких сволочей? Обычный ответ насчет закладной отчего-то показался Нику неуместным. Он оглядел комнату Лорна – награды за победы в родео на стенах, чучело форели, семейные фотографии на высокой, покрытой светлым лаком деревянной подставке – и сказал:

– У меня хорошо получается. Лучше, чем что-либо другое.

– Черт дери, сынок, у меня хорошо получалось палить в корейцев, но я не стал делать на этом карьеры.

Ник снова засмеялся. Некоторое время (долгое, показалось Нику) Латч разглядывал его, потом сказал:

– Я так понимаю: всем нам приходится вертеться, чтобы оплатить закладную.

Ника охватило желание расцеловать старика.

– Я неплохо играл свою роль. Люди узнавали меня, просили автографы. Не знаю, зачтется мне это у Жемчужных Врат или нет, но я был просто дураком-ковбоем, которому нравилось красоваться на обложках журналов. А тебе, судя по твоему виду, – Латч лукаво улыбнулся, – одно образование обошлось тысяч в двадцать.

Улыбка его погасла.

– Короче, зачем ты прикатил сюда из такой дали?

– Хороший вопрос, – сказал Ник, с ненавистью взглянув на кейс.

– Чтобы уговорить меня заткнуться? Так?

– Вроде бы, – сказал Ник. – Да нет, не «вроде». Именно так. Латч смерил его стальным взглядом.

– Слушай, – сказал он, – я своей совестью не торгую.

– Дело не в этом, – сказал Ник, – все гораздо сложнее.

– Предполагается, что это подарок от чистого сердца, без всяких уловок. Налоги уже уплачены. Вы можете принять его и дальше поступать как вам вздумается. Можете наговорить о нас гадостей. Идея в том, что вы проникнетесь чувством вины за все прежние поношения в наш адрес, и когда вам снова позвонит режиссер Опры, вы ответите ему отказом. Я Латч недоуменно смотрел на Ника.

– И ты должен был мне все это сказать?

– Нет. Просто извиниться, вручить деньги и откланяться.

– Тогда зачем ты мне это говоришь?

– Вообще-то и сам не знаю. Не по той причине, о которой вы, возможно, подумали. Я не верю ни в Жемчужные Врата, ни в ад, открытый круглые сутки. Мне нравится человек, на которого я работаю, – он-то все это и придумал, хоть я говорил ему, что лучше всего оставить вас в покое. Но он невменяем, как и вся наша шатия. А я, скорее всего, буду и дальше заниматься тем, чем занимаюсь. Даром что я и сам не знаю зачем. Хоть убейте.

– Странный ты парень, Ник.

– Я знаком с парой человек, которые согласились бы с вами. Нет, – перебил сам себя Ник, – попробую быть честным хотя бы разок. Я знаю, почему я вам это сказал.

– Почему?

– Потому что это заставит вас взять деньги.

– А почему я их возьму?

– Потому что вы сумасшедший. Первое, что вы сделаете, – позвоните в «Лос-Анжелес таймс» и на кабельное телевиденье и скажете им, чтобы моментом летели сюда.

– Тут ты чертовски прав.

– Да, про Си-эн-эн не забудьте. И затребуйте Бонни Долтон, она у них здесь самая лучшая. Помните прошлогоднюю историю с трещиной в плотине Гувера? Она мастер как раз по таким делам. Замечательно изображает сдержанный гнев, не впадая при этом в особый раж. И красивая к тому же. Скажите им: не будет Бонни – ничего не будет. Пусть смотрят вас по телевизору.

– Ладно, – сказал Латч. – Бонни Долтон.

– Дальше, на вашем месте, я бы открыл кейс и вывалил деньги на пол.

– Зачем?

– Это произведет сильное впечатление. Вот, посмотрите, – и Ник вывалил деньги на пол. – Да потрясите как следует, чтобы выпало все, до последней бумажки. Хорошо бы еще кашлять при этом. И пока трясете кейс, костерите нас на чем свет стоит, а деньги называйте серебряниками. Помните, в Библии, тридцать серебряников, Иудина плата? А после скажите иим, что вы намерены сделать с этими деньгами.

– И что же я намерен сними сделать?

– Отдать из на постройку ракового ранчо. Естественно.

– Видиш ли у меня семья…

– Бросте, Лорн. Вы же не можете взять эти деньги себе.

– Почему это, черт возьми, не могу?

– Но как это будет выглядеть? Сначала вы обличаете нас, а после берете деньги, грязные деньги? Вы только взгляните на них. Оба уставились на груду сотенных пачек, валяющихся на полу. На чертову пропасть деньжищ.

– Мне нужно обговорить все с Робертой, – сказал Латч, неуверенно поерзав в кресле.

Назад, в Лос-Анжелес, Ник ехал так быстро, как только мог. На девяноста двух милях в час. Первый же дорожный патруль оштрафовал его на полную катушку. Ник не стал спорить.

На следующее утро уем позвонил в «Энкомиум» Гомес О'Нил.

– Мы только что услышали, что Лорн Латч отказался участвовать в назначенном на следующую неделю ток-шоу. Неплохо проделано. Пять минут спустя позвонил Капитан:

– Гомес О'Нил говорит, что наша идея сработала. Я так и знал. Отлично, сынок.

Позвонил БР:

– Сколько я понимаю, дела там у тебя идут хорошо. Повесив трубку, Ник, в свой черед, позвонил Латчу.

– Лорн, – раздраженно спросил он, – что происходит?

– Мы с Робертой все еще думаем.

– Послушайте, если вы нападаете на нас неделю или месяц спустя, в этом не будет никакого смысла. Гнев как рыба, он должен быть свежим. Сделайте это сегодня. Хотя лучше было сделать вчера.

– А что, если я заявлю, будто вы предложили мне сто тысяч долларов? – спросил Латч. – Это вашу шатию-братию устроит?

Глава 19

Позвонил Джек Бейн: у Джеффа есть новости, он хотел бы встретиться с Ником завтра в семь утра.