– Сегодня я не смогу с тобой пообедать, – сказала Хизер; голос у нее был деловитый, на заднем плане слышались обычные для газетного офиса звуки. Ну и слава богу. Ник вдруг сообразил, что пригласил на обед двух женщин сразу.

– Пустяки. Кстати, на следующей неделе мы начинаем кампанию против курения среди подростков, и я подумал, вдруг «Мун» захочет получить эксклюзивное интервью?

– Ник, я тебе уже говорила, я рекламой не занимаюсь.

– Послушай, мы совершаем экономическое самоубийство. По-твоему, это не новость?

– Для Опры, может быть.

– Что с тобой, ты боишься, что этот долдон из «Сан» заподозрит тебя в симпатиях к табачникам?

– Ну, это вряд ли.

– Ладно, – сказал Ник, – только не вини меня, если на пресс-конференции произойдет что-нибудь интересное.

– Например? Вы объявите, что курение приводит к раку?

– Можешь смеяться, – сказал Ник, – но мы только что получили результаты исследования, показывающего, что курение сдерживает развитие болезни Паркинсона. – И где оно опубликовано? В «Альманахе табачного фермера»?

– Половина моей работы, – положив трубку, сказал Ник «молодым современникам», – состоит в том, чтобы поддерживать добрые отношения с газетчиками. Какой прок от информации, если источником ее не являемся мы? Правильно?

Метрдотель «Иль Пеккаторе» провел Ника в ту же угловую кабинку, в которой он впервые завтракал с Хизер. Почему-то это внушило Нику надежду, что Хизер здесь нынче не объявится, – а впрочем, какого черта, объявится так объявится, разве он не может пообедать с сотрудницей?

Телохранительницы с неизменными сумками на липучке уселись поблизости, готовые превратить «Иль Пеккаторе» в скотобойню, если сюда вдруг нагрянет Питер Лор-ри со своей бандой терминаторов. Сегодня это были две чрезвычайно неразговорчивые дамы со стальными глазами, способные, предположительно, одолеть любого мужика. И все-таки – женщины-телохранители? Ник пожаловался Карлтону, но тот лишь ухмыльнулся и сказал: «Ники, можешь мне поверить, даже Годзилла дважды подумал бы, прежде чем отодрать этих малышек. Всякий, кто хотя бы заденет тебя плечом, тут же обратится в донора главных жизненных органов. То есть если у него такие останутся». Дженнет пришла, ужасно извиняясь, в восемь минут девятого и преподнесла Нику большую дорожную сумку с эмблемой «Здоровое сердце 2000».

– Двойной «Дьюар», – сказала она официанту, закурила «Перекати-Поле», затянулась и выпустила дым. – Господи, я уж и не чаяла выбраться оттуда живой. Кардиологи пошли на нас стеной. Ее передернуло.

– Я на их коктейли больше не хожу, – сказал Ник. – Отсиживаю свое на заседаниях, завтракаю с ними, но когда они начинают дуть шардонне и водку – увольте. Тут эти ребята становятся взрывоопасными.

– Там был Фаркли Крел, – сказала Дженнет. Крел был серым кардиналом сенатора Ортолана К. Финистера, его главным помощником, речеписцем и пресс-секретарем.

– И что же, он выплеснул свой стакан тебе в лицо или просто тебя игнорировал?

– Нет, он был очень учтив. Я подошла, протянула руку – он ее не пожал – и объяснила ему, что мы ждем не дождемся возможности проработать с ним вопрос о пассивном курении.

– Смелый поступок.

– А что мне оставалось? БР сказал – отметиться, я и отметилась… Крел посмотрел на меня так, словно я надушилась горчичным газом, и заявил: «Не сомневаюсь, что очень скоро нам придется прорабатывать множество вопросов».

– Так-так. И что это значит?

– Понятия не имею, однако я решила, что стоит позвонить БР и все ему рассказать. Потому и задержалась. БР велел Гомесу разобраться. Так вот, у Финистера есть служанка из Гватемалы, Розария. Работает на их семью еще с того времени, когда Ромул был президентом. И даже раньше, чуть ли не с девонского периода. В общем, она курит. И знаешь что?

– Лучше не говори.

– Вот именно. Врачи дают ей шесть месяцев, самое большее. Ник вздохнул.

– Ну хоть бы одну хорошую новость услышать. Спасибо и на том, что Полли с Бобби Джеем по временам сообщают что-нибудь приятное. То «60 минут» выпустят передачу о том, что красное вино предотвращает сердечные приступы, то какой-нибудь парень найдет достойное применение пистолету – серийного убийцу пристрелит, к примеру. Он сокрушенно покачал головой.

– Откуда Гомес узнал про служанку?

– Гомес? Ты шутишь? Гомес знает все. По-моему, он до сих пор работает на ЦРУ. Но что касается Финистера, тут у меня дурные предчувствия. На следующий год его ожидают перевыборы, а шансы у него хлипкие, вот ему и требуется какая ни на есть победа, и желательно легкая…

Ник помешал пальцем водку в своем стакане.

– Ладно, – склонившись к нему, сказала Дженнет, – давай поговорим о чем-ни-будь другом.

Принесли крабов, хрупких, нежных, хрустящих, чуть припорошенных имбирем, политых соусом из икры лобстеров. В карту вин Ник заглядывать не стал, просто спросил у официанта, нет ли у них тридцативосьмидолларового «Сансера», отлично зная, что оно есть, ибо проверил это еще до прихода Дженнет. Метрдотель, играя положенную роль, разворковался по поводу отличного выбора Ника. Вино оказалось нежным, но ударяющим в голову, сухим, но крепким, пикантным, но приятным, густым, но не слишком – в общем, таким, каким и следует быть вину ценой в тридцать восемь долларов.

– А ты хорошо разбираешься в винах, – сказала Дженнет, склоняясь к нему еще ближе.

– Не попросить ли еще бутылку?

– Непременно. А то ведь никто теперь не пьет. Никто не пьет, никто не курит…

Забравшись в машину, Ник сосредоточился на попытках не вывалиться из своей полосы и молился лишь о том, чтобы не нарваться на дорожных патрульных с анализаторами дыхания. Концентрация алкоголя в его крови выражалась к этому времени трехзначным числом.

– Выпьем по рюмочке на ночь, – сказала Дженнет.

– Хочешь, заедем в «Жокейский клуб»?

– Там слишком людно, – сказала Дженнет. – Как насчет твоей конуры? Она ведь на Дюпон-серкл?

– Точно. Дженнет коснулась его переключавшей скорость руки.

– Ну так вперед, – вкрадчиво сказала она.

– О-ох, – произнесла она.

– А-ах, – произнес он.

– У-ух, – произнесла она.

– О-оо, – произнес он.

– Я хотела этого с той минуты, как увидела тебя, – сказала она.

– У-мм, – ответил он. – У-рр.

– Хочешь, я тебя свяжу?

– М-м? Угу.

– Веревка найдется?

– Угу.

– Бельевая?

– Угу.

– А резиновый жгут?

– Угу.

– А лента для мусорных мешков? Ник сел.

– Нет. Может, зажжем хоть какой-то свет? Дженнет настояла на полной темноте. Послышался звук растягиваемой резинки.

– Ты что делаешь? – спросил он.

– Резиновые перчатки надеваю.

– Перчатки? Зачем перчатки?

– Люблю перчатки. Они такие сексуальные, – она прикусила мочку его уха.

– У-мм…

– Вот, – сказала она, вручая ему в темноте какую-то коробочку.

– Что это?

– Презервативы, – простонала она. – Самого большого размера.

– О-о-о.

Ник начал вскрывать коробку. Это не те ли, что светятся в темноте? Потому она и захотела выключить свет?

– Ты не против? А то я так легко попадаюсь.

– Нет, – сказал Ник, – конечно нет. Он разодрал картон.

– Ну вот, – сказала Дженнет, – дальше я сама.

– Связывать меня ты ими не станешь?

– Дурачок, – сказала она.

– О-ох, – произнес он.

– А-ах, – произнесла она.

Глава 16

БР позвонил в половине восьмого утра, когда Ник еще напевал под душем «C'est fumee, c'est fumee!» (Дженнет успела улизнуть до рассвета), и сказал, что с ним только что разговаривал Капитан. Леди Бент предстояло выступить в Нью-Йорке перед Трехсторонней комиссией, и в ее расписании образовалось редкостное пятнадцатиминутное окно. Нику надлежит отправиться в Нью-Йорк и побеседовать с ней по душам.

– Почему мне? – спросил Ник.

– Потому что Капитан думает, будто на тебе свет клином сошелся.

– И что я ей должен сказать? «Когда вас в следующий раз спросят о Ближнем Востоке, не забудьте упомянуть о сигаретах»?