На месте была уже и Хизер Холлуэй – сидела за угловым столиком, просматривая подготовленные к интервью заметки. Хм. Действительно очень мила, этакая помесь Морин О'Хара с Бонни Райт, но без единого седого волоса. В очках. Ник считал, что очки делают женщину более эротичной. Аналитичка, к которой он таскался во время развода, поведала ему, что в этом его воззрении таится глубокий смысл, но какой – не сказала, велев Нику догадаться самому. Ник ответил ей, что, получая семьдесят пять долларов за час – за пятьдесят минут, если быть точным, – она могла бы, черт побери, быть поразговорчивей, однако аналитичка твердо стояла на своем. Фигура, да, пожалуй, насчет фигуры Бобби Джей был прав, фигура более чем привлекательная, округлая, но спортивная. Так, а что у нас под столом? Ух ты! Светлые, цвета слоновой кости чулки. Зеленый костюм с короткой юбкой, открытая шея, золотые серьги. Улыбается ему из-за очков. Ямочки на щеках. Ямочки!
– А это кто? – спросила Хизер после того, как Ник представился, и указала на Майка, Джеффа и Томми, его телохранителей.
– Не для печати?
– О нет, – она улыбнулась, – для печати. В том, что вы приятный собеседник, я не сомневаюсь, но у нас же не публичный завтрак. Что ж, начало обнадеживающее. Ник объяснил, в чем дело, подчеркнув, что считает охрану ненужной.
– Я разговаривала со множеством людей, – сказала Хизер, – которые относятся к вам не… ну, то есть я не назвала бы их вашими страстными поклонниками.
– Никуда не денешься – табак, – Ник открыл меню. – Палтус «in flagrante» {на месте преступления} – рекомендую.
– «In flagrante»?
– Названо в честь сенатора Финистера. Хизер недоуменно смотрела на него.
– Ну, помните, его прервали в самом разгаре… здесь, в отдельном кабинете? Вы могли читать об этом в газетах. А ты мог бы воздержаться от сексуально окрашенных шуточек сомнительного вкуса (и остроумия тоже) хотя бы в первую минуту знакомства. При рыжих ее волосах она вполне может оказаться католичкой.
– В общем, здесь все неплохо. Спагетти. Телячья отбивная а-ля Валдоста, очень хороша. А форель так просто великолепна. С кучей миндаля – если вы любите миндаль.
Хизер попросила принести ей салат и минеральную «Сан-Пеллегрино», отчего почувствовал себя обманутым в лучших ожиданиях официантом. Сам он, оказавшись пленником собственных рекомендаций, заказал форель, хотя форель с кучей миндаля была далеко не любимейшим его блюдом.
– Ну-с, – осведомился Ник, – и давно вы в мунитах ходите? Я хотел сказать, дав но ли вы в «Мун»?
Молодец! Две минуты – две глупости. Теперь добавь что-нибудь обворожитель-5 вроде: «Груди у вас – просто блеск! Настоящие?»
– Год, – ответила Хизер. – Можно, я включу диктофон?
– Ради бога, – великодушно позволил Ник. Она положила диктофон на стол между ними.
– Мне всегда кажется, что вот вернусь я в редакцию, а на ленте ничего нет, кроме статических помех.
– Это мне знакомо. Духи. «Dioressense»? «Krizia»? «Fracas»? Похоже, «Fracas».
– Это, случаем, не «Fracas» от вас веет?
– Нет.
– О!
– В прошлом году, когда «Стоуне» выступали в Кап-центре, – включив диктофон, сказала она, – я брала интервью у Мика Джаггера. Вернулась к себе – на пленке одно Шипение. Думала, меня выгонят. Пришлось восстанавливать все, что он говорил, по памяти. Выделяя курсивом.
– Ну, – сказал Ник, – он все равно ничего интересного сказать не способен.
По взгляду, брошенному на него Хизер, Ник понял, что, забрасывая грязью самую большую икону рок-н-ролла, ему навряд ли удастся стать в ее глазах более привлекательный. Правда, человек, занимающий пост общественного представителя вашингтонской деловой ассоциации, по определению наделен сногсшибательной сексуальной привлекательностью…
– То есть, – продолжал он, – я, вообще-то, и сам поклонник «Стоуне». Просто… Проснись, Ник!
– Итак, – сказал он, – о чем, собственно, вы собираетесь писать? Да, вот именно, давайте поговорим обо мне.
– О вас.
– Видимо, я должен чувствовать себя польщенным.
– Поначалу я собиралась написать о том, что я называю «новым пуританизмом».
– Да, этого добра у нас тут хватает. Оливок?
– Нет, спасибо. Я думала побеседовать с лоббистами непопулярных индустрии. Табак, оружие, крепкие напитки, асбест, китовый промысел, токсичные отходы, ну, вы – Все те свиньи, что разоряют планету и губят человечество.
– Не обязательно, – покраснев, сказала Хизер. – Потом увидела вас в шоу Опры подумала… в нем есть что-то интересное.
– То есть идея состоит в том, чтобы выяснить, как мне удается жить в мире с собой, сказал Ник, вгрызаясь в обжигающий кусочек поджаренного хлеба.
– Нет, – улыбнулась она. – Я вовсе не уверена, что для вас это проблема. Во всяком случае, не больше, чем для…
– Геббельса?
– Я не о нем подумала, – осторожно сказала Хизер, – хотя аналогия интересная, значит, вот кем вы себя считаете? «Лоббист считает себя Геббельсом от торговли».
– Ничуть. Я считаю себя промежуточным звеном между двумя сегментами общества, пытающимися как-то приспособиться один к другому. Пожалуй, меня можно назвать посредником.
– Или сводником?
– Виноват?
Хизер полистала страницы своей записной книжки. «Массовый убийца», «спекулянт», «сутенер», «кровосос», «детоубийца», «яппи - Мефистофель», ага, вот оно, «массовый сводник».
– Что там у вас?
– Интервью. Я брала их, готовясь к нашей встрече.
– И с кем вы разговаривали? С главой ассоциации «Легкие»?
– С ним пока нет.
– Честно говоря, не похоже, что у вас получится очень уж объективная статья.
– Вот вы и посоветуйте, с кем мне еще поговорить.
– Для начала, с пятьюдесятью пятью миллионами американских курильщиков. Или! с табачными фермерами, которых третируют, как производителей кокаина, хотя единственное их преступление в том, что они производят совершенно законный продукт. У них, знаете ли, наверняка имеется свой взгляд на эту проблему.
– Я вас обидела. Простите. Я действительно собиралась побеседовать с фермером.
– У меня среди них много знакомых. Очень милые люди. Соль земли. Могу дать вам несколько телефонов.
– На самом-то деле меня больше всего интересует, почему вы избрали себе такое занятие. Чем вы руководствовались?
– Меня то и дело спрашивают об этом. И ожидают услышать в ответ: «Это испытание сил» или «Возможность доказать, что записанное в Конституции соответствует действительности», – Ник помолчал, задумавшись. – Вам хочется знать настоящую причину? – еще одна задумчивая пауза. – Это позволяет оплачивать закладную. Судя по всему, его мужественное признание отозвалось в душе Хизер Холлуэй лишь легким разочарованием.
– Мне говорили, что вы, скорее всего, именно так и ответите.
– Да что вы?
– Вы притворяетесь яппи на Нюрнбергском процессе, верно?
– При чем тут яппи? Это термин восьмидесятых годов. А нынче у нас девяностые
– Прошу прощения.
– И к тому же, – продолжал он, принимая обиженный вид, – получается, что вы меня в нацисты зачислили?
– Нет. Это вы почему-то черпаете аналогии из истории Третьего рейха.
– Ну, одно дело называть нацистом себя. Своего рода самоуничижение. Когда же тебя называет так кто-то другой, получается уже осуждение. Не очень-то это хорошо с вашей стороны.
– Приношу извинения. И все же оплата закладной как-то не годится в качестве жизненной цели.
– То есть совершенно. Хотя девяносто девять процентов всего, что делается в этом мире, дурного и хорошего, делается ради оплаты закладных. Если бы все просто снимали квартиры, мир был бы куда более приятным местом. Ну, и потом детей нужно учить. Boт она, главная сила зла в современном мире.
– Вы женаты?
– Разведен, – чуть поспешней, чем следовало, сообщил Ник.
– Дети?
– Сын. Но он уже почти взрослый.
– Сколько ему?
– Двенадцать.
– Он у вас, видимо, развит не по годам. И как он относится к вашей работе? – Бели честно, двенадцатилеток не очень-то интересует, откуда берутся деньги. Я мог бы податься в вивисекторы, но, пока я способен исправно снабжать его роликовыми коньками и снегокатами, ему это будет до лампочки. Конечно, я не ставлю знака равенства между вивисекцией и табачным делом. На самом деле, я очень сострадаю животным, которых используют в сомнительных научных экспериментах. Тем, которых мучают в НИЗ. Несчастным кроликам. Сердце разрывается, когда видишь, как они сидят по клеткам, выпуская клубы дыма.